прямо, если они и правда существуют, то обитают только в таких вот местах.
– Все будет хорошо, – сказала Софи, инстинктивно чувствуя, что должна морально поддержать младшую сестренку. – Ты, главное, побольше думай про нашего соседа-американца, и все страхи как рукой снимет.
Лицо Рэйчел просветлело, и она заулыбалась.
– Да, ты, наверное, права. И тогда он обязательно придет и защитит нас. Что может быть лучше рыцаря в сияющих доспехах… разве что когда он их снимет, конечно… – мечтательно вздохнула она.
Софи была рада снова услышать повеселевший голосок сестры и решила, что настало время поговорить. Надо только придумать, как поделикатнее растопить лед между ними. Чтобы все проходило естественно, как бы между прочим, она взяла пакетик хлебных палочек, оторвала верхнюю часть и высыпала их на скатерть. Буквально через пару секунд возле нее возник собачий нос и уткнулся в ее бедро. Она поспешила протянуть ему палочку, и тут, к ее удивлению, Рэйчел безо всякого понуждения или подсказки начала свой рассказ.
– Наверное, хочешь знать, чем я занималась последние шесть лет, – сказала она.
Софи сделала добрый глоток вина и даже не почувствовала его вкуса.
– Я с большим удовольствием буду слушать все, что ты мне расскажешь.
Впрочем, больше всего ей хотелось узнать, почему Рэйчел, будучи уже на последнем курсе, неожиданно бросила университет.
– Ты помнишь Мануэля?
– Смутно. Это не с ним я познакомилась на рождественской вечеринке? Он тогда еще, кажется, носил косичку…
– Да, это был он. В универе он изучал английский. А сам родом из Пуэрто-Рико. И вот когда ему надо было возвращаться на родину, я решила уехать с ним.
– Но почему? Зачем? Ведь до получения диплома тебе оставалось всего несколько месяцев!
– Трудно сказать, все было непросто, наложилось одно на другое… Потом как-нибудь расскажу поподробнее.
Выходит, пока еще не время, она не готова… но Софи не стала давить на сестру. Сейчас главное то, что она заговорила.
– Мануэль мне очень нравился… во всяком случае, так мне тогда казалось. Мы улетели в Пуэрто-Рико, и там он сказал, что у него есть роскошная яхта. И мы с ним решили пуститься на этой яхте в плавание, прямо на запад, туда, где заходит солнце… в общем, захотелось мир повидать.
Судя по тому, как опустились уголки ее губ, дальше дело пошло совсем не так, как им хотелось.
– Ну и много успели повидать?
– Не так уж много. Эта его роскошная яхта оказалась просто старой деревянной калошей длиной в тридцать футов, где все держалось буквально на соплях. Мы успели поплавать всего пару месяцев, за которые я чуть с ума не сошла… Представь, мы с ним сутками сидим, закупоренные в тесной каютке, при жуткой жаре, липкие от пота, даже искупаться нельзя было, потому что кругом кишели акулы. Да-а, роскошный получился у нас круиз! Нам как-то удалось добраться до Джорджтауна в Гвиане, и там наша яхта окончательно развалилась. А вместе с ней и мои отношения с Мануэлем.
– И что ты сделала потом?
– На последние сбережения купила билет до Флориды. К тому времени я осталась с абсолютно пустыми карманами, поэтому решила найти работу, устроиться и накопить денег на билет до Англии. Сначала оформилась нелегально, но потом поняла, что жить в Штатах в принципе мне нравится. Почти два года проработала в пиццерии, в самом центре Орландо, а затем удалось найти настоящую работу, где платили уже гораздо больше, и подала заявку на грин-карту[3].
Она взяла бокал и отхлебнула вина.
– Когда умерла мама, это был первый мой год во Флориде, и я никак не могла выбраться оттуда. Жила плохо, перебивалась кое-как, еле-еле сводила концы с концами, и денег на билет, чтобы прилететь на похороны, у меня просто не было. А кроме того, если бы я и прилетела, то обратно вернуться в Штаты мне бы уже не разрешили. Я только сейчас собрала нужные бумаги и могу ездить, куда хочу, и возвращаться обратно.
Софи хотела что-то сказать, но тут им принесли антипасто[4]. Чего там только не было! Нарезанные огромные помидоры, сочные и мягкие кусочки моцареллы, листья базилика, и все было сбрызнуто оливковым маслом первого отжима. Потом крошечные кусочки филе анчоусов, холодный салат из морепродуктов с мясом молодого осьминога, мидиями и другими моллюсками. Деревянная доска, нагруженная ломтиками салями самых разных сортов – от маленьких и очень острых до довольно крупных – что-то вроде мортаделлы с фисташками и орехами. Тут же неожиданно прибыл и горячий, с пылу с жару, омлет, ярко-желтый цвет которого говорил о том, что он был приготовлен из яиц куриц, которые живут на свободе и питаются только тем, что им самим нравится, – вполне вероятно, тех самых куриц, кудахтанье которых они слышали, когда только что прибыли сюда.
Софи бросила взгляд на сестру.
– Слава богу, мы не позарились на «меню гастрономико», – сказала она.
Еда была просто превосходна; Софи наслаждалась ею и вместе с тем сосредоточенно размышляла. Теперь она знает, чем занималась сестра после того, как бросила университет, но все еще не понимает, зачем она пошла на столь необдуманный шаг всего за несколько месяцев до его окончания. Конечно, когда они снова сблизятся, когда исчезнет это напряжение и им станет спокойнее вместе, Рэйчел расскажет обо всем более подробно. Однако факт остается фактом: всего через несколько месяцев после того, как уехала Рэйчел, матери поставили смертельный диагноз, но та все равно не приехала хотя бы повидаться с ней. История о том, что она сидела без гроша в кармане, похожа на правду, но все равно такое принять нельзя. Софи считала, что сестра должна была хоть просить на улице, хоть взять в долг, да хотя бы украсть, но денег на билет достать, приехать и быть рядом с мамой. Тот же дядюшка Джордж, в конце концов, был бы счастлив помочь ей и наверняка выслал бы денег и отправил ее домой, но, по-видимому, строптивый нрав сестры, ее гордыня помешали ей обратиться к нему.
И вот все физическое и душевное бремя поддержки больной матери до самого последнего ее дня легло на плечи одной Софи, и она понимала, что простит за это сестру она еще очень не скоро, если простит вообще. За эти шесть лет на душе у нее накопилось много обид на Рэйчел, но пока ей удавалось сдерживаться и не высказывать ей все, что она о ней думает. Девяносто один день им придется жить под одной крышей, и злить свою обидчивую и гордую сестру
